Можно ли говорить о прощении, если человек не понимает, что ему собственно сделали и почему это произошло? Многие из нас, будучи детьми, оказывались в такой ситуации. Мы не могли постичь, почему нас унижают, отказывают нам в поддержке, запугивают, насмехаются над нами, обращаются как с неодушевленными предметами, играют как с куклами или до крови избивают, - или то и другое попеременно. Более того, нам даже нельзя было сознавать, что с нами все это происходит, ибо нам внушали, что с нами вынужденно обращаются плохо ради нашего же балага. Даже самый смышленный ребенок не может выявить такую ложь, если она исходит из уст его любимых родителей, которых он всегда видит с другой, лучшей стороны.
Те, кто полагает, что телесные наказания (включая порку) - в порядке вещей, что они необходимы, чтобы заставить ребенка учиться, закрывают глаза на масштаб происходящей в детстве трагедии. Поскольку связь избиения ребенка с последующим преступлением не осознается, мир с ужасом взирает на совершенные преступления, не обращая внимания на породившие их условия. Эти преступления оказываются "громом среди ясного неба", словно убийцы не рождаются, а падают сверху.
(про мать Гитлера)
... разве может женщина, которая по существу является рабыней, привить ребенку чувство уважения к себе, необходимое ему для развития жизнестойкости?
... ибо у детей, которые ежедневно получают побои и должны об этом молчать, рождение может оказаться единственным событием в детстве, в котором они оказались победителями...
За вполне оправданное и жизненно необходимое стремление найти свое подлинное Я, наркоман наказывает себя точно так же, как родители в раннем детстве наказывали его за первые проявления жизненной энергии. Почти любой из тех, кто пристрастился к героину, рассказывает, что когда он начинал принимать наркотики, испытывал небывалой интенсивности чувства. Благодаря этому он осознал, какой пустой и бесцветной была раньше его эмоциональная жизнь.
Однако не следует пренебрегать и оптимистическим аспектом моих исследований. Во всем материале, который я прочла в последние годы о детстве преступников, даже серийных убийц, я нигде не смогла увидеть чудовище, злого ребенка, которого, по убеждению педагогов, они должны перевоспитать и сделать "хорошим". Везде я видела беззащитных детей, к которым плохо относились с целью воспитания, а зачастую - во имя высших идеалов.
Если первая установка полностью основывается на подавлении человеком собственных ранних детских переживаний, то вторая также включает в себя абсурдную надежду на то, что прошлое можно как-то исправить, если молчать о нем.
В первом случае мы сталкиваемся с законом "То, что не должно случиться, не может случиться", а во втором - "Если мы не будем говорить о том, что случилось, - значит, ничего не было".
Выбор объектов, которым человек может отомстить за перенесенные им в детстве страдания, практически безграничен, но собственные дети воспринимаются в этом качестве наиболее "естественно". Почти во всех старых руководствах по воспитанию детей основной акцент делается на том, как бороться со своеволием и тиранией младенцев и как наказывать детсткое "упрямство", применяя самые строгие меры.
По существу, верно прямо противоположное: ребенок, получивший в детстве достаточно подлинной любви и заботы, став взрослым, сможет лучше сжиться с их отсутствием по сравнению с тем, кто никогда их не получал. Таким образом, если человек "ненасытно жаждет" любви и внимания, это всегда указывает на то, что он ищет того, чего никогда не получал, и вовсе не значит, что он не хочет лишать себя чего-либо, что в избытке имел в детстве.
Ллойд де Моз, ныне директор института психоистроии, проявляющий особый интерес к силам, движущий большими группами населения, и скрытыми за ними коллективными фантазиями, однажды провел исследование доминирующих фантазий у наций, которые осуществляли агрессию. Изучая этот материал. он заметил, что всякий раз в свох декларациях лидеры этих наций использовали образы, относящиеся к процессу рождения. Поразитедьно часто они говорили, что их народ задыхается, и обещали исправить положение, развязав войну. Де Моз уверен, что эта фантазия отражает реальное состояние ребенка в процессе рождения, у каждого человека вызывающем травму, в результате каждый человек подвержен навязчивым повторениям.
Этих людей так рано начали бить и унижать, что они просто не в состоянии эмоционально почувствоать, что в детстве они были беспомощными и одинокими. Для этого необходимо присутствие в их жизни человека, относившегося к ним с пониманием и защищавшего их. Только при таких услвоиях она смогли бы интегрировать в собственное Я себя как слабого, беспомощного, избитого ребенка,которым они, по сути, и остались.
... пытки по-разному действуют на взрослых и детей. У последних еще не настолько сформировалось собственное Я, чтобы в их подсознании сохранились воспоминания о мучениях... Поэтому из тех, кого в детстве жестоко избивали, вырастают столь же жестокие отцы и матери, потенциальные палачи, лагерные и тюремные надзиратели, мучители. Некий идущий из подсознания импульс заставляет их повторять историю своего детства (бить, унижать, пытать).
Разумеется, на долю узников концлагерей выпадали и более тяжкие страдания. Однако многочисленные случаи насилия над детьми вызывают у нас поразительно спокойную реакцию. В зависимости от убеждений мы говорим: "Это же естественно", или "Нужно же как-то воспитывать детей" или "Тогда так было принято" ... Неспособность почувствовать собственные страдания, перенесенные в детстве, приводит к тому, что человек может оказаться невосприимчивым и к страданиям других.
Говорит она, видимо, вполне искренне, к ней можно проникнуться сочувствие и понять ее. Лишь ее уверенность в том, что этот порочный круг для нее и есть единственный возможный образ жизни, настораживает. Очевидно, она просто не представляет себе другой жизни и никогда не была свободна в своих решениях. Саморазрушение являлось единственным известным ей образом жизни, и поэтому она не в состоянии разглядеть всю нелепость ее сегодняшнего существования.
Пока психоаналитики в духе В.Райха, считают своей основной целью борьбу за свободное проявление сесуальности, они упускают другие важные аспекты. Что происходит с "раскрепощенной" сексуальностью ребенка, к которму не проявляли уважения, и, следовательно, у которого отсутствует самоуважение, видно на примере детской проституции и наркомании. Здесь, среди прочих вещей, мы можем узнать о том, к какой пагубной зависимости (от других людей и от героина) ведет детская "свобода", которая не заслуживает этого названия, пока сопровождается самоунижением.
На мой взгляд, ни одно художественное произведение не выражает так отчетливо амбивалентность психического состояния целого поколения немцев, как семисерийный фильм Ханса-Юргена Зиберберга "Гитлер. Фильм, сделанный в Германии". Режиссер поставил перед собой задачу представить свое субъективное видение событий. Но, дав волю своим чувствам, фантазиям и мечтам, он создал исторический фильм, близкий многим людям, потому что объединил две перспективы: восприятие человека видящего и человека обманутого.
Каждый ребенок рождается, чтобы расти, жить, реализовывать себя, чтобы любить и выражать свои чувства и потребности, стремясь защитить себя и свой внутренний мир.
Чтобы реализовать себя, ребенку необходимы уважение и защита взрослых, которые воспринимают его всерьез, любят, искренне стремятся ему сориентироваться в жизни.
Подавление жизненно важных потребностей ребенка в интересах взрослых, манипулирование или откровенное пренебрежение им наряду с побоями, наказаниями и обманом приводят, если никто не вмешается, к серьезным нарушениям интегративной способности ребенка.
Гнев и боль являются нормальной реакцией на душевную травму. Но поскольку люди, причинившую эту травму, наложили запрет на любое открытое выражение недовольства, ребенок вынужден подавлять эти чувства.
Вытесненные в подсознание чувства - гнев, тоска, ощущение бессилия, отчаяние, страх и боль - впоследствии находят выражение в разрушительных действиях по отношению к другим людям ... или к себе.
Очень часто жертвами становятся собственные дети, которым отводится роль козлов отпущения.
Чтобы подвергшийся насилию ребенок не стал преступником или душевнобольным, нужно, чтобы ему ... встретился человек, твердо знающий: безумен не избиваемый, беспомощный ребенок, безумно его окружение.
Общество до сих пор защищает взрослых и обвиняет их жертв.
Признание до сих пор отрицаемой жестокости по отношению к детям и ее последствий естественным путем положит конец "передаваемому" из поколения в поколение насилию.
Установление различий между чувством печали и чувством вины также могло бы помочь прервать молчание между поколениями, связанное с преступлениями, совершенными в период нацизма. Печаль и чувство вины находятся на разных полюсах. Печаль - это боль, связанная с тем, что уже случилось и что никак нельзя изменить. Не стыдясь своих чувств, мы можем разделить эту боль с нашими детьми; что касается чувства вины, то мы пытаемся подавить его в себе или передать своим детям, или сделать и то и другое.
