Реферат: «Фрейдизм и психоанализ»

3. СОЗНАТЕЛЬНОЕ И БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ: ПРОБЛЕМА И СУЩНОСТЬ

3.1 П. РИКЁРА: ОСОБОЕ ПРОЧТЕНИЕ З. ФРЕЙДА. ГЕРМЕНЕВТИКА ПСИХОАНАЛИЗА

В психоанализе не просто затрагивается или, напротив, подробно обсуждается та или иная философская тема - речь идет о философском проекте в целом. Современному философу Фрейд представляется такой же величиной, что Ницше или Маркс; все трое взяли на себя роль философов подозрения, мыслителей, срывающих маски. Таким образом, родилась новая проблема - проблема ложного сознания, сознания как лжи: это не частная проблема; здесь радикальнейшим образом ставится под вопрос то, что является привычной областью исследования, фундаментом, более того, источником любого значения - сознание. Следовательно, то, что в одном отношении является для нас обоснованием, в другом - должно стать предрассудком, предрассудком сознания. Эта ситуация похожа на ту, в какой оказался Платон в «Софисте»: сторонник Парменида, верящий в неизменность бытия, задавшись вопросом о тайне заблуждения, о ложном мнении, был вынужден признать не только то, что небытие, как и другие «наивеличайшие роды», имеет право на существование, но и то, что вопрос о бытии столь же темен, как и вопрос о небытии. Нечто подобное можно сказать и о сознательном и бессознательном: вопрос о сознании столь же темен, как и вопрос о бессознательном.

В этом смысле и можно говорить о философах, на равных правах вращающихся в кругу психиатров и психоаналитиков. Они способны на это, однако при одном условии: если с самого начала подвергают сомнению претензию сознания познать самое себя.

«Я вообще больше не знаю, что такое сознание» - таков главный вывод, следующий из самой что ни на есть антифилософской и антифеноменологической позиции Фрейда: точка зрения на совокупность психического, которая характерна для известной его метапсихологической статьи, посвященной бессознательному. Однако нельзя не отметить, что вопросы, возникающие при рассмотрении учения З. Фрейда, являются сугубо феноменологическими: каким образом должно быть переосмыслено и переобосновано понятие сознания, чтобы бессознательное могло стать его другим» чтобы сознание оказалось способным на это «другое», называемое нами бессознательным?

Содержание данного вопроса можно свести к двум тезисам.

1. Существует уверенность относительно непосредственности сознания, но эта уверенность не есть истинное знание «Я» о самом себе.

2. Любая рефлексия как отказ от собственного «Я» отсылает к иррефлексивному, но это иррефлексивное не является истинным знанием о бессознательном.

В этих двух тезисах заключена суть того, что можно назвать ущемлением феноменологии, когда речь идет о проблемах, поставленных в связи с бессознательным. В итоге это ущемление ведет к другой крайности к рефлексивному непониманию бессознательного.

Существует непосредственная уверенность в сознании, и она неодолима: именно это утверждает Декарт в «Перваначалах философии». «Под словом «мышлений» я понимаю все то, что совершается в нас осознанно, поскольку мы это понимаем. Таким образом, не только понимать, хотеть, воображать, но также и чувствовать есть то же самое, что мышление.» Но если эта уверенность неодолима как уверенность, то как истина, она сомнительна.

Наиболее отдаленная, наиболее общая и, надо признать, наиболее абстрактная возможность бессознательного коренится в этом изначальном несовпадении между уверенностью относительно сознания и истинным знанием о сознании; это знание не дано заранее, его необходимо искать и находить; адекватность Я самому себе, которую можно было бы назвать собственно самосознанием, не дана изначально, к ней необходимо прийти. Это - идея-предел; именно данную идею-предел Гегель и называл абсолютным знанием; однако необходимо отметить, что знание стремится к конечному результату, что оно не является исходной точкой сознания; более того, абсолютное знание есть понятие философии духа, а не философии сознания, из гегельянства нам известно по крайней мере, что единичное сознание не может быть равным собственному содержанию; идеализм индивидуального сознания невозможен; в этом смысле критика, какой Гегель подверг индивидуальное сознание и его претензию на совпадение с собственным содержанием, подобна фрейдовской критике сознания, опирающейся на аналитический опыт. Несмотря на то, что Гегель и Фрейд идут в прямо противоположных направлениях, они говорят об одном и том же: сознание - это то, что не может стать целостным, и поэтому философия сознания невозможна.

Из этого первого, негативного тезиса следует второй. Гуссерлевская феноменология начала с критики рефлексивного сознания и ввела в обиход ныне хорошо известную тему дорефлексивного и ирреф-лексивного. Главный вывод всей гуссерлевской феноменологии заключается в признании того, что исследование «конституирования» отсылает к предданному и предконституированному. Но Гуссерлевская феноменология не способна дойти до конца в развенчании сознания; она отводит понятию бессознательного лишь место второстепенной темы - «пассивного залога».

Следует довести до конца развенчание рефлексивного подхода к сознанию: бессознательное, к которому отсылает иррефлексивное, выявленное с помощью феноменологического метода, еще «способно стать сознательным»; оно неотделимо от сознания, оно - то, что находится вне нашего внимания, оно - как бы неактуальное сознание, если сопоставлять его с сознанием актуальным. Таково положение, выводимое в «Идеях-1»: сущность сознания заключается в том, что оно не может быть полностью актуальным; сознание - это отношение к неактуальному.

Но совокупность фактов, необходимых для выработки пой нятия бессознательного, не входит в это положение, что говорит о его ограниченности. Именно фрейдовский реализм является необходимым этапом в усвоении того, что рефлексивное сознание терпит поражение. Но это поражение не напрасно, оно не является полностью негативным; с этого поражения начинается преобразование сознания: сознание начинает понимать, что оно должно со всей строгостью переосмыслить себя и свои необоснованные претензии. В результате своего поражения сознание обнаруживает, что его безоговорочная уверенность в себе есть не что иное, как самомнение.

Говоря о бессознательном, отметим, что психоанализ через свой эмпирический реализм свидетельствует о том, что бессознательное познаваемо и познаваемо в своих «репрезентативных репрезентациях».

Трансцидентальный идеализм указывает на то, что «реальность» бессознательного существует только как реальность, подвергшаяся диагностике; на деле бессознательное не может быть определено иначе как исходя из его отношений с системой Cs-Psc. Но одновременно с этим следует сказать, что бессознательное существует столь же реально, как и физический объект, и что оно существует лишь соотносительно со своими «побегами», в которых оно продолжается и которые заставляют его проявлять себя в сфере сознания.

Вряд ли стоит прерывать то челночное движение, которое совершается между эмпирическим реализмом и трансцендентальным идеализмом; первый необходимо противопоставить всем претензиям непосредственного сознания познать самое себя в истине; но также и второй следует противопоставить любой фантастической метафизике, которая снабжала бы бессознательное самосознанием; бессознательное «конституировано» совокупностью расшифровывающих его герменевтических процедур.

Далее встает задача соотнесения сознания и бессознательного.

Поль Рикёр предлагает исходить из следующих формулировок: сознание - это движение которое постоянно отвергает собственную исходную точку и только в конце обретает веру в себя. Иными словами, сознание - это то, что получает свой смысл только в последующих образах, то есть это некий новый образ, который может обнаружить смысл предшествующих образов задним числом, можно вообще сказать, что интеллигибельность сознания имеет свой путь - от начала к концу. Бессознательное, по существу, означает, что интеллигибельность всегда вытекает из предшествующих образов, мы понимаем это предшествование в смысле чисто временном и событийном или символическом.

Итак можно сказать в самом общем плане: сознательное стоит в конце пути, бессознательное - в его начале. Бессознательное - это источник, начало; сознательное - завершение истории, апокалипсис.

Подведем некоторые итоги. Мы освободились от заблуждения, свойственного феноменологии сознания: непосредственное сознание есть уверенность, но не истина, сказали мы; иррефлексивное, к которому отсылает рефлексия, не является бессознательным. Это заблуждение привело нас к рассмотрению реализма бессознательного. Он предстает как «хорошо обоснованный» реализм - коррелятивный трансцендентальному идеализму, запрещающему нам мыслить о бессознательном. Далее мы попытались рассмотреть сознание и бессознательное - дно при помощи другого, одно противостоящее другому, что соответствует кантовскому противопоставлению негативных величин. «Сознание», чьим другим является бессознательное, не есть присутствие - в - себе, апперцепция содержания, а есть позиция, требующая следовать образам Духа. Герменевтика этих образов через символы, в которых она зародилась, нам представляется подлинной регрессивной герменевтикой; смысл последней обнаруживается, когда она находит свое «другое» в прогрессивной герменевтике феноменологии духа. Как «другое » своего «другого » бессознательнее раскрывается теперь в качестве судьбы, противостоящей истории, последовательно идущей к будущей целости духа. И в конечном счете речь идет о безусловной идентичности этих двух герменевтик, позволяющей нам утверждать, что феноменология духа и археология бессознательного говорят не о двух половинках человека, а о том, что каждая из них свидетельствует в пользу целостного человека.

Если дело обстоит таким образом, то конечное сознание может быть не чем иным, как способом жить, каковым является ограниченная и смертная судьба, то есть оно идентично духу, взятому в его сущностных образах, и бессознательному, понятому с помощью его ключевых означающих.

3.2 ПОСТФРЕЙДОВСКАЯ ТРАКТОВКА СОЗНАНИЯ И ЕГО СТРУКТУРЫ

После работ Фрейда стало ясно, что разум не последняя инстанция в сознании, что содержание разумного мышления определяется какими-то глубинными процессами, происходящими в психике, где человеческое Я не присутствует. Фрейду принадлежат слова о том, что Я не является "хозяином в собственном доме", и что сознание человека вынуждено "довольствоваться жалкими сведениями о том, что происходит в душевной жизни бессознательно".

Однако своим учением Фрейд спровоцировал некоторые эффекты в культуре, которых не желал и не ожидал. Когда его учение стало известно деятелям искусства: писателям, художникам, эстетам, философам, - они восторженно приняли магию бессознательного, восхитились его тайной силой, демонизировали Оно. Так идея бессознательного стала центральной в творчестве экспрессионистов, сюрреалистов, "театра абсурда" и т.д. Фрейдовскую идею о необходимости скорректировать воздействие Сверх-Я на структуры бессознательного вульгаризовали, довели до опошления: Сверх-Я сбросили со счетов, с ним перестали считаться вообще, от учета его влияния отказались. Если в Новое время люди "освободились" от Бога, то в новейшее время последователи Фрейда в искусстве предложили людям освободиться от социальных норм и ценностей, и прежде всего от стыда. Мир искусства занялся показом всех скрытых пороков человека, его тайных инстинктов и желаний, забыв о главной теме в учении Фрейда: победить Оно.

Крестовый поход бессознательного, Оно на сознание, Я, был обусловлен не только вульгаризацией деятелями искусства учения Фрейда. В XX в. репрессивный и воспитательный аспекты влияния общества на индивида реально ослабли. Оно одержало верх над Сверх-Я. Началась опасная для общества и человечества в целом анархия разнузданного Оно, инстинктов. Я погрузилось в темный хаос Оно. Идеальные требования Сверх-Я оказались бессильны.

Иными словами, чтобы Я, сознание укрепили свое положение, нужно создать осмысленный баланс между двумя стихиями, воздействующими на человека и его Я: стихией надындивидуальных норм и установок культуры и стихией бессознательного. В противном случае человечеству грозит опасность опрокинуться в варварство.

Следует отметить, что в современной философии наметились тенденции иного, по сравнению с классикой, анализа сознания. Так, представители философии жизни (Ортега-и-Гассет, Мерло-Понти и др.) рассматривают познающего субъекта как укорененного в некоей изначальной онтологической сфере жизненной реальности, описываемой в категориях жизнь, жизненный разум, жизненный порыв, воля к власти, потребность к расточительству, смерть и т.д. И если в классической философии основной вопрос, связанный с сознанием, состоял в выяснении того, как возможно познание, при каких условиях субъект познает, как достигает объективного знания, то философию жизни интересует проблема бытия познающего субъекта.

В феноменологии тождество субъекта и объекта рассматривается как изначальное, поэтому Гуссерль, например, при анализе сознания отказывается от понятий "я", "сознание", "субъект" и вводит термин "жизнь как переживание мира".

Как же можно узнать о том содержании сознания, где тождество субъекта и объекта является изначальным? Только на основе непосредственного знания человеком своих бытийных основ и интерпретации того смысла, которым наделяет сознание те объективные образования, в которых оно проявляет себя. Поэтому задача философии - выявление смыслов. Объяснить смысл нельзя, его можно только прояснить и как-то понять. Но понимание смысла выходит за рамки рациональных процедур, а потому классическое объяснение сознания как самосознания становится бессмысленным.

Таким образом подводя итог следует сказать, что во-первых, философы не изобретали то или иное понимание сознания: они воспроизводили реальную для определенной эпохи структуру человеческой духовности и реальное место сознания в ней.

Во-вторых, структура духовного опыта во все времена была тесно связана со спецификой мировоззрения эпохи. Поэтому в зависимости от того, какое мировоззрение было господствующим - космоцентристское, теоцентристское, антропоцентристское, социоцентристское - менялось и понимание сознания.
В-третьих, деформация внутреннего опыта людей имела устойчивую тенденцию к "снижению" уровня духовности. И если во времена Плотина и Блаженного Августина в структуре внутреннего опыта приоритетным был уровень Божественной простоты, то в Новое время говорить о нем считалось неприличным. "Бог умер", а "высший" уровень духовного опыта истощился. Сознание стало претендовать на то, чтобы быть не функцией, а реальностью, причем самой очевидной и достоверной. С развитием буржуазных отношений в структуре внутреннего опыта стали доминировать материальные интересы, и сознание стало не чем иным, как осознанием этих интересов. И, наконец, с усилением процессов эгалитаризации (фр. Egalite - равенство) и либерализации (лат. liberalis - свободный), а соответственно, с уменьшением контролирующего влияния общества на жизнь человека, в структуре духовного опыта стало доминировать бессознательное, Оно. Сознание превратилось в его служанку, оправдывая и обосновывая права инстинктов на господство. Менялись люди, их бытие, и вместе с ними изменялись механизмы формирования их сознания, его содержание.

Конец XX в. знаменуется тем, что человечество вновь, как и во времена Парменида, осознало "безопорность" своего существования. Все "базовые опоры" - Бог, разум, социальность и т.д. - разрушены, что породило попытку искать основания бытия и сознания в общении людей, в их коммуникации. Но к концу XX в. стало ясно, что коммуникативные цепочки разорваны, связь поколений, межпоколенное общение уничтожены; осталось какое-то неопределенное пространство, заполненное информацией, сообщениями, которые бродят по каналам коммуникации, не зная ни точного адресата, ни источника. Сознание "встраивается" в этот информационный поток, ловит информацию, пересказывает ее на языке современников, не понимая и не зная, кто, кому, когда и с какой целью ее передал. Так толкуют сознание философы постмодерна, а литераторы этого направления демонстрируют такое сознание в своих произведениях: в них имена и даты стерты, стили и времена смешаны, текст представляет коллаж из анонимных цитат. Современные постмодернистские философы, писатели, эстеты толкуют сознание как поток речепроизводства и текстопроизводства, назначение которого состоит в том, чтобы случайные сигналы и послания ниоткуда выразить в языке и передать неизвестно куда и кому. Сознание отпускается в свободный полет по информационному пространству, а его содержание начинает напоминать шизофренический бред. В ситуации ожидания случайной информации сознание отвыкает трудиться над созданием личности, перестает быть направленным на восприятие внутренних переживаний человека. Оно больше не "всматривается" в бездну духовного опыта личности, не включается в личную работу разрешения открытых им в этой бездне противоречий. Его главным состоянием становится "праздность души".

Конечно, нужно учитывать, что такое понимание сознания, созданное в XX в. философствующей и эстетствующей элитой, отражает только тенденции в духовной культуре общества. Каждый конкретный индивид приобщается к этой тенденции по-своему, в разной степени. Люди потенциально (т.е. в возможности) являются свободными участниками своего духовного становления и созревания, что предполагает самостоятельную работу ума и души каждого. Но работа эта очень трудная, а потому не все ее выдерживают и на нее соглашаются. Тогда сознание начинает "работать" по облегченному варианту: оно или подчиняется власти бессознательных сил, не пытаясь их прояснить, или направляет свое внимание вовне, не задерживаясь внутри личного духовного опыта с его сомнениями и противоречиями.[9, с.275-285]